Марди и путешествие туда - Герман Мелвилл
– Разверните судно и осмотрите воду! – кричал капитан, очевидно только что выпрыгнувший на палубу. – Одной шлюпки достаточно. Стюард, посвети там с мизань-мачты! Эй, на шлюпке! Вы выловили человека?
Никакого ответа. Голос вышел из облака, судно смутно виднелось, словно призрак. Мы воздержались от гребли и, перебирая руками, были теперь заняты втягиванием верёвки, присоединённой к прерывателю, который затем мы наскоро втащили в лодку, немедленно возобновив греблю.
– Потяните! Напрягитесь, парни, и спасите его! – снова закричал капитан.
– Да, да, сэр, – отвечал Ярл инстинктивно, – пусть это трудно, но мы сможем, сэр.
И мы затихли, мы замолчали до тех пор, пока уже ничего нельзя было услышать с корабля, не только запутанный шум, но и хриплый крик капитана, слишком далёкий, чтобы быть понятным.
Затем мы поставили наш парус по лёгкому ветру и прямо в темноте, поперёк попутному направлению ветра, гребли и гребли, покуда не рассвело.
Глава IX
Посреди океана
В море, в открытой шлюпке и в тысяче миль от земли! Вскоре после рассвета, в сером прозрачном свете, пятнышко по встречному направлению ветра сломало линию горизонта. Это было судно, шедшее в северо-восточном направлении.
Если бы я не знал о конечном безразличии моряков к таким бедствиям, как то, которое произошло ночью (команда «Арктуриона» и, возможно, шкипер подозревали правду), то взглянул бы на это небольшое пятнышко с большим раскаянием.
Но я чувствовал себя очень весело. Особенно из-за сознания считаться мёртвым рядом с возможной вероятностью того, что это могло случиться в действительности. Каждый из нас двоих ощущал себя своим собственным призраком, незаконно проживающим в не принадлежавшем ему более теле. Даже взгляд Ярла казался настолько странным, что я попросил его смотреть в другую сторону.
Обезопасив теперь себя от всех усилий капитана возвратить тех, кого он наиболее вероятно считал потерянными, и одинаково отказавшись от всяких надежд на возвращение на судно, с которым мы уже почти сроднились, мы стали понимать, что решимость наша к настоящему времени уже нервировала нас и начала уступать в какой-то мере чувству ужасного одиночества на сцене. До этого я сравнивал океан с рабом, с конём, которых я знал и слышал с рождения, которых я вырастил и чьи порочные наклонности, довлеющие над характером, часто оказывались безопасными, даже будучи настроенными против человеческого гения. Но теперь – как же всё поменялось! В нашем жалком судёнышке я охотно построил бы алтарь Нептуну.
Как простую игрушку, которой мы были для него, он швырял нас, усмехаясь, с гребня на гребень, как переправляются из рук в руки потерянные души по цепочке призраков, что указывают путь в Тартар. Тонуть вы хотите или плыть, но кидайтесь за борт с какой-либо целью! Не стоит унывать, Ярл! Ха! Ха! Как весело и как ужасно, но мы плывём! Вверх, вверх, плавно вверх – по длинной, спокойной волне; затем на некоторое время застываем в равновесии на её гребне, словно доска на рельсе, – и погружаемся едва ли не с головой вниз, в кипящую пропасть, а потом снова скользим вверх. И так мы движемся. Теперь же, похороненный в водных пустотах, наш парус праздно полощется; поднятый наверх выпуклым холстом, он созерцает самый далёкий горизонт.
Не ставя теперь своей целью китобойный промысел и лишившись диких движений и ужасов этого ремесла, мы были всего лишь жалкой парой. Но в продолжающемся весь день напряжении шлюпка оставляла мили за кормой, и все тёмные ночи проходили в думах о пришвартованных к кораблю убитых монстрах, буксировавшихся с подветренной стороны: всё это, и более чем, приучает человека к странным мыслям. У смерти, что и говорить, пасть столь же черна, как волчья, и оказаться в её челюстях – событие серьёзное. Но это верно – и я не пересказываю слухи, – морякам, как знатокам, ужасный царь морей кажется наполовину отвратительней, поскольку он бывает виден им не только с берега, а на различных удалениях. Ведь много уродливых смертных становятся менее ужасными после знакомства и после встречаются нами более дружелюбно, прямо по старой пословице, говорящей об уменьшении презрения при развитии дружеских отношений. Так же и с солдатами. Из дрожащего новобранца три года важных сражений делают мрачного гренадёра, и тот, кто пугался раньше жерла орудия, теперь готов почистить его своими усами, словно губкой.
И действительно, так как смерть – последний враг всего живого, отважные души будут насмехаться над ней, как только смогут. Всё же мудрее будет считать её несгибаемым другом, который просто против наших собственных желаний торжественно освобождает нас от жизни.
И между видами смерти существует слишком маленькое различие. Умереть, это всё. И со смертью галантно не сталкивались только те, кто никогда не созерцал кровь, которая была красной, а видел только лёгкую лазурь, текущую по венам. И сохранил свою честь и доблесть, а не только сухожилия и кости, прошагав дорогами войны. Хотя в тюрьме карлик Джеффри Гудзон умирал храбрее, чем гигант Голиаф, и его последний миг, словно бабочка, был виден нам всем. Некоторые женщины жили более благородными жизнями и умерли более благородными смертями, чем мужчины. Под угрозой казни преподобный Кранмер отрекался от своей веры, но сильная духом несчастная вдова Эдесса прошла через поток преследований Вэленса. Это вовсе не такая большая доблесть – погибнуть с мечом в руке и бравадой на губах, одетым в боевые доспехи. Ведь даже аллигатор умирает в её пасти, и меч-рыба никогда не живёт вечно. Успокоиться, закрыть глаза и в своей кровати превзойти смерть Эпаминонда.
Глава X
Мы устраиваем себе навесы и ложи и пытаемся создать уют
Наше небольшое хозяйство вскоре пришло в образцовое состояние. Из запасного оснащения, взятого с собой, мы сделали подпорки к мачте и переоборудовали шлюпку, укрепив крюк для кливера. Идя попутным ветром, мы установили двусторонний парус с гротом. Последний, в соответствии с общепринятой установкой китобойных судов, работал по принципу «ветер в лист». Он мог быть свёрнут или установлен почти мгновенно. Сумки с хлебом мы убрали в закрытый угол на корме, как бесполезную уже теперь принадлежность и поэтому спрятанную подальше. Ночью Ярл использовал их в качестве подушки, поговаривая, что когда шлюпка качается, то «подушка» легко поигрывает его головой. Драгоценный прерыватель мы установили посередине судна и закрепили, таким образом усовершенствовав такелаж нашей парусной яхты.
Ранее, до бегства с судна, мы хорошо продумали всё для того, чтобы наше предприятие обладало всем оборудованием, которым, согласно правилам рыболовства, китобойное судно обеспечено постоянно: ночью и днём, на плаву или на стоянке. Вдоль наших планширов внутри шлюпки были подвешены шесть гарпунов, три копья и лопата для жира; все очень остро заточены, как бритва, и вложены в кожаные ножны. Помимо них, у нас оказалось три брошенных вещи, несколько двухгаллонных водных бочонков для воды, несколько ковшей, судовой топор для разрубания китовой туши, два вспомогательных ножа для различных целей и несколько незначительных приспособлений, также используемых в охоте на левиафана. Канат и катушка к нему, однако, остались на борту судна.
И здесь стоит упомянуть, что для предотвращения движения шлюпки за загарпуненным китом и дабы остановить его самого, на судне имеется толстый буксирный канат более чем в двести морских саженей в длину и более дюйма в диаметре, который, когда не используется, хранится на борту судна намотанным, как бесконечная змея на катушку. Но эта катушка всегда находится в готовности к погрузке в шлюпку. Теперь, не нуждаясь в необходимости такого каната для нашего предприятия, мы преднамеренно оставили его на корабле. Отмечу также, что, безусловно, самая важная часть из приспособлений китобойного судна была аккуратно установлена в нужном месте. Это был водонепроницаемый бочонок, запечатанный с обеих сторон, содержавший в себе маленький компас, трутницу и кремень, свечи и один или два сухаря. Этот бочонок был необходим в тех случаях, которые так часто происходят при преследовании кашалота, – при длительном отсутствии судна, потере его из виду или когда
